А.Ильмий. Воспоминания о голоде (2)

Продолжение. Начало здесь.

Дом Куддуса, как и наш, абсолютно пустой, стал похож на конуру собаки. Когда была жива бедная тетя Сале, дом походил на шкатулочку: каждая вещь сияла чистотой, все на своем месте. И что стало теперь! Ах, и кого этот голод не сгубил, кого не убил?..

У Куддуса из имущества один медный чайник остался. При жизни тети Сале он гордо сверкал своими начищенными боками, а теперь покрыт толстым слоем сажи и копоти. Но мы не думали об этом, а сразу же сунули в чайник несколько картофелин и поставили на огонь. Еще несколько штук засыпали горячей золой.

Когда, торопясь и обжигаясь, мы ели полусырую картошку, неожиданно вошла тетя Асие и, чуть не плача, взволнованно заговорила: «Дети, я сейчас шла мимо кофейни, так там Мурадша бай страшный шум поднял. Кричит, что ты, сынок, обворовал его. Некоторые его поддерживают, возмущаются: «И его, – говорят, – как брата, убить надо!» Родненькие, спрятаться вам надо. Если найдут, на куски разорвут».

Куддус, услышав  это, сильно разволновался: «Когда я брал картошку у них в кладовке, мне показалось, что жена бая что-то заподозрила. Значит, они все поняли. Теперь мне в этом селе не жить. Я пойду в Севастополь. Пойдем вместе, Сюндюс! Эта картошка и меня, и тебя до Севастополя доведет. Идем!»

Вот так мы неожиданно, ночью, оказались в пути. До этого я никогда не покидала села. О Севастополе слышала, хотя о том, чтобы увидеть его, никогда даже и не думала. Сгоряча я согласилась идти с Куддусом, но в дороге неожиданная разлука с родным селом показалась мучительной. А чужой русский город, куда мы направлялись, пугал. Каждый раз, когда я оглядывалась на село, казалось, что оно, подмигивая редкими огоньками светильников в окнах, звало меня назад, в родной уют. Впереди же была кромешная мгла. Холодный ветер гнал прямо на нас черные слоистые тучи.

Погода холодная. Ночь темная. Дорога длинная. По словам Куддуса, даже если всю ночь идти, все равно к утру до Севастополя не добраться. Да еще если дождь начнется, куда прятаться? Все-таки в своем селе лучше: есть и плохие люди, но есть и те, кто пожалеет. Если Мурадша бай решит нас побить, тетя Асие заступится. А в дороге мы всем чужие, кто пожалеет, защитит? Уже почти два месяца существуем так – ни живем, ни умираем. И дальше как-нибудь бы продержались. К тому же говорят, что скоро какой-то «паек» должен прийти...

Подумав, я сказала Куддусу: «Давай вернемся». Но он и слушать меня не захотел, разозлился: «Село погубило наших родителей, сельские богачи нас ограбили... С семи лет я батрачу, а теперь меня выбросили за ненужностью. Отец с детства работал на Мурадшу бая, однако в трудное время он не помог нам продержаться хотя бы зиму. Брат батрачил на все село, а из-за теленка Абдыкадыр акая его забили до смерти. Я сажал Мурадше баю картошку, отец ухаживал за ней, поливал. Но за то, что я взял себе несколько картофелин, меня, оказывается, убить хотят. Нет, Сюндюс, нам в этом селе не выжить. Мы свое счастье в другом месте поищем. Я своего решения не изменю. Если хочешь, возвращайся одна, вот дорога».

Потом он стал говорить о том, что для голодающих детей в Севастополе созданы специальные приюты. А его дядя из верхнего квартала, оставив в приюте маленькую Айше, рассказывал, что там, мол, детям дают хлеб, плов, кашу. Услышанное убедило меня не возвращаться. За разговором мы и не заметили, что прошли немалое расстояние. Села уже не видно. На наше счастье, и тучи развеялись, и ветер утих. (См.продолжение).