Избиение москвичей воинами хана Тохтамыша. Миниатюра из Лицевого летописного свода. XVI в. |
В Чуфут-Кале тихо. После недавней мощной атаки шум, разда-вавшийся сейчас в ущелье, был похож на гул успокаивающих-ся волн разъяренного моря. Из дверей домов выглядывали побледневшие, встревоженные жители крепости. Боясь Саляхиддин бека, который приказывал им сбрасывать камни на ханских аскеров, и сбитые с толку внушениями Ехуды Бихима, они подчинились судьбе и не осмеливались сдать дочь Тохтамыша, хотя понимали, что воины Саляхиддин бека смогут продержаться лишь несколько дней, крепость падет, и тогда гнев хана обрушится и на них.
В комнате Ехуды Бихима горит восковая свеча. В одной из задних комнат сидит Ненкеджан ханым, рядом спит, положив на ее колени кудрявую голову, Саляхиддин бек, смертельно уставший от волнений и смены событий этой ночи. Рядом лежит его окрашенная кровью сабля. Ненкеджан пере-вязывает своей тонкой белой марамой его раны на руках. В это время дверь комнаты тихонько открылась и в нее вошел Ехуда. Несчастный арабий, увидев эту картину, задрожал и, вцепившись в косяк двери, застыл на месте.
Повернувшись к нему, Ненкеджан со слезами на глазах и тайной надеждой спросила: «Что скажешь, арабий? Сколько еще может продержаться крепость?» Арабий молчал. «Я знаю, – продолжала Ненкеджан, – десять наших воинов погибли... И у караимов уже возникло замешательство... Что молчишь? Можно ли положиться на твоих единоверцев?» И когда Ехуда Бихим ответил: «Госпожа! Рано или поздно, твой отец за все с нас спросит», Ненкеджан воскликнула: «Я отдам вам все свои драгоценности!» А потом, вспомнив, печально продолжила: «Ах, арабий! Я совсем забыла, что я больше не ханская дочь...»
От нежности и жалости к Ненкеджан, переполнивших все его существо, Ехуда Бихим едва не бросился к ней, но его удержал вид Саляхиддин бека, спящего у ее колен. Бедный Ехуда Бихим, словно обезумев, схватив обеими руками голову, выскочил из дома и побежал по безлюдным улочкам крепости. Он долго бродил в полном одиночестве, стараясь избегать встречных, и все шел, а куда шел, и сам не знал. Но вдруг его блуждающий взгляд остановился. Что он увидел? По освещенным луной стенам крепости и с некоторых башен вниз спускались несколько темных фигур. Чуть дальше были видны развевающиеся флаги защитников крепости и отблески их копий. Продолжая идти и не оглядываясь по сторонам, арабий вдруг обнаружил себя на каменных ступенях. По ним он сбежал со скалы вниз.
Здесь, в одном из уголков долины Ясафут, неизвестно сколько столетий растут дубы, которых никогда не касался топор – Балта Тиймез. Под ними лежат, накрытые белыми мраморными плитами, превратившись в прах, пращуры караимского народа и предки Ехуды Бихима.
Почти прибежав в это священное место, арабий, наконец, остановился. Вдруг до его слуха донесся голос, Ехуда Бихим прислушался: «Горе, горе тебе, перевертыш!.. Горе таким, как ты, осквернившим веру Сиона!.. – голос набирал силу, становился все громче. – За что святыню свою отдаете на поругание чужеземцам?! Завтра от нее камня на камне не останется... Святыне нашей, иерусалимской кенасе, не будет ни почтения, ни подчинения... Женщины, дети станут пленниками... Слышишь плач? Неужели не слышишь вздохи и стенания?! Рвите на себе одежды, дети Израиля, посыпайте головы пеплом и плачьте... Не лежать вашим грязным костям на родовом кладбище!»
Услышав в ночной тишине эти страшные слова, сказанные неизвестно кем, Ехуда Бихим почувствовал невыносимую душевную боль, горечь и ужас, он закричал: «Ах, кровь моих единоверцев прольется из-за меня... Будь прокляты я и мои потомки! Нет... Нет!.. Я не хочу, чтобы из-за меня гибли потомки Дануна[25]! Я во всем виноват!»
Не раздумывая больше, арабий поспешил в крепость. Здесь он остановился у нужного ему дома, постучал. «Кто там?» – спросили, открывая дверь. На пороге показалась Гира. «Гира, доверим общину воле Иеговы! Пошли, мы уходим!» – сказал Ехуда Бихим, и юная иудейка ему беспрекословно подчинилась. Никем не замеченные, они подошли к Большим воротам крепости, Ехуда отодвинул тяжелый засов и, толкнув крылья ворот, открыл их настежь. Повернувшись к Гире, показал рукой вниз, на ущелье, где звездной россыпью светились костры ханского войска. Гира, потрясенная, молча кивнула головой и шагнула в ночь. Темнота тут же ее поглотила.
Эта ночь, вобрав в себя так много событий, казалось, была бесконечной...
Монгольские воины мастерски, словно змеи, поползли по скале вверх. Ворота были открыты, пропуская всех в крепость. У некоторых аскеров блестят, отражая свет луны, зажатые в зубах ножи… Но спит охрана Саляхиддин бека. Наверное, и мужественный джигит спит в объятиях любимой. Пощадит ли их грозный ханский меч?
Чуфут-Кале окрасилась кровью. Вначале стал слышен скрежет и писк ударяющихся друг о друга сабель. Крепость превратилась в поле брани, люди схватились в неравной рукопашной: на одного – двое, потом – пятеро. Всюду вопли, крики, стоны, кровь, началась паника… Улицы были завалены человеческими телами без голов, рук, ног. В Чуфут-Кале аскеры хана Тохтамыша кишели, как муравьи в муравейнике.
Примечание:
25. Дануна – одно из племен так называемых «народов моря», двинувшихся в 13 в. до нашей эры с берегов Средиземного моря в Египет. Этнографическим следом данной миграции могут быть караимы, появившиеся в Крыму.
Ехуда - Еhуда - Еуда - Иуда...
ОтветитьУдалитьВладимир Поляков, д.и.н.: "Живут в Крыму (или, правильнее сказать, жили) два реликтовых народа: крымчаки и караимы. Сегодня их численность представлена едва ли десятками людей..."
ОтветитьУдалитьИ здесь на исторической миниатюре воины Тохтамыша - совсем с виду не монголы...
ОтветитьУдалить